Литературно-художественный журнал «Жар-Птица» (Париж, Берлин, 1921-1926)

Все по­вы­жже­но, по­руб­ле­но,

На по­лях гу­сте­ет новь.

Толь­ко в серд­це не по­губ­ле­на

На­ша горь­кая лю­бовь...
Каль­ма

Обложка журнала «Жар-Птица», август 1921, № 1. Обложка и книжные украшения воспроизведены с рисунков ху­дож­ни­ка Сергея Чехонина, выставленных в 1914 году на Международной выставке книги и гравюры в Лейпциге.

Этот ли­те­ра­тур­но-ху­до­же­ствен­ный жур­нал но­сил ска­зоч­ное на­зва­ние «Жар-Пти­ца». В те­че­ние пя­ти лет (с 1921 по 1926 год) он вы­хо­дил в Бер­ли­не. В го­ро­де, фак­ти­че­ски став­шем вто­рой сто­ли­цей Рос­сии. «Рус­ских со­бра­лось та­кое ко­ли­че­ство, — пи­шет ис­то­рик-ар­хи­вист Вик­тор Лео­ни­дов, — что хо­дил анек­дот о нем­це, ко­то­рый по­ве­сил­ся, от­ча­яв­шись услы­шать хоть сло­во на род­ном язы­ке. Рус­ские из­да­тель­ства, жур­на­лы, га­зе­ты, об­ще­ства за­кры­ва­лись и от­кры­ва­лись, эми­гран­ты сво­бод­но об­ща­лись с со­вет­ски­ми граж­да­на­ми и да­же пуб­ли­ко­ва­лись в од­них и тех же из­да­ни­ях».

В круг ав­то­ров «Жар-Пти­цы» вхо­ди­ли Кон­стан­тин Баль­монт, Лео­нид Ан­дре­ев, На­деж­да Тэф­фи, Бо­рис Пиль­няк, Алек­сей Ре­ми­зов, Вла­ди­мир На­бо­ков (под псев­до­ни­мом В. Си­рин), Владислав Хо­да­се­вич, Иван Со­ко­лов-Ми­ки­тов и еще це­лый ряд ли­те­ра­то­ров. Пе­ча­та­лись об­зо­ры и ре­цен­зии кри­ти­ков. От­дел хро­ни­ки ре­гу­ляр­но от­чи­ты­вал­ся о те­ат­раль­ных пре­мье­рах и вер­ни­са­жах. Об­лож­ки оформ­ля­ли Иван Би­ли­би­н, Бо­рис Ку­сто­ди­е­в, На­талья Гон­ча­ро­ва, Ми­ха­ил Ла­ри­о­но­в, Бо­рис Гри­горь­е­в и дру­гие из­вест­ные ху­дож­ни­ки. Ти­раж — при­мер­но 300 эк­зем­пля­ров. Ко­гда де­ла но­во­го из­да­ния по­шли в го­ру, на­ча­ли да­вать па­рал­лель­ный ан­глий­ский пе­ре­вод тек­стов. «Рус­ские эми­гран­ты... за­ни­ма­ют­ся сплет­ня­ми и об­ви­не­ни­я­ми друг дру­га, — се­то­ва­ла га­зе­та „Вре­мя“. — Но вот по­яви­лась „Жар-Пти­ца“ и по­ка­за­ла нам, что рус­ское ис­кус­ство жи­во, оно по-преж­не­му ве­ли­ко и мы мо­жем им гор­дить­ся».

Не­сколь­ко слов о тех, ко­му из­да­ние бы­ло обя­за­но су­ще­ство­ва­ни­ем. Его фи­нан­си­ро­вал Алек­сандр Ко­ган — вла­де­лец бер­лин­ско­го из­да­тель­ства «Рус­ское ис­кус­ство» (в до­ре­во­лю­ци­он­ной Рос­сии он был из­ве­стен как ос­но­ва­тель га­зе­ты «Ко­пей­ка»). Ре­дак­то­ром ху­до­же­ствен­но­го от­де­ла «Жар-Пти­цы» стал ис­кус­ство­вед, ле­то­пи­сец пе­тер­бург­ской нео­клас­си­ки Ге­ор­гий Лу­ком­ский. Ли­те­ра­тур­ным от­де­лом за­ве­до­вал по­эт Са­ша Чер­ный — од­но­вре­мен­но ве­се­лый и очень груст­ный че­ло­век, о чем сви­де­тель­ству­ет его твор­че­ство.

Обложка журнала «Жар-Птица», сентябрь 1921, № 2.

«Я рус­ский обы­ва­тель»

Са­ша Чер­ный за­дор­но де­кла­ри­ро­вал: «Я рус­ский обы­ва­тель, я про­сто жить хо­чу!» Но по­чти в каж­дом но­ме­ре по­яв­ля­лись его сти­хи со­всем не обы­ва­тель­ско­го тол­ка.

Ка­ча­ет­ся при­стань на блед­ной Кре­стов­ке,
На­ле­во — Ела­гин­ский мост.
Вдоль туск­лой во­ды се­реб­рят­ся под­ков­ки,
А не­бо — как ти­хий по­гост...

По ин­то­на­ции — пря­мая пе­ре­клич­ка с шут­ни­цей и пе­чаль­ни­цей На­деж­дой Тэф­фи:

На ост­ро­ве мо­их вос­по­ми­на­ний
Есть се­рый дом. В ок­не цве­ты ге­ра­ни.
В тя­же­лой две­ри мед­ное коль­цо,
А ря­дом шнур, ве­ду­щий к фо­на­рю...
Я ни­ко­гда ту дверь не от­во­рю.

В 1931 го­ду Са­ша Чер­ный на­пи­сал по­э­му «Ко­му в эми­гра­ции жить хо­ро­шо», где упо­мя­нул пест­рую ком­па­нию — уче­ных, пи­са­те­лей, так­си­стов, ки­но­ба­рынь, рас­трат­чи­ков. И сде­лал вы­вод: ни­ко­му не хо­ро­шо, «ис­кать Жар-пти­цу в по­гре­бе — за­ня­тие бес­плод­ное».

Он умер во Фран­ции в 1932 го­ду, все­го пя­ти­де­ся­ти с лиш­ним лет. По­мо­гал со­се­дям ту­шить по­жар, а на сле­ду­ю­щий день слу­чил­ся ин­фаркт. На мо­гиль­ной пли­те вы­се­че­на стро­ка «Жил на све­те ры­царь бед­ный». Го­во­ри­ли, что его со­ба­ка лег­ла на грудь сво­е­го хо­зя­и­на и скон­ча­лась от раз­ры­ва серд­ца. В свое вре­мя по­эт про­сла­вил ее в «Днев­ни­ке фок­са Мик­ки». Со­ба­ка, «ум­ней ко­то­рой в ми­ре нет», де­лит­ся там сво­и­ми со­об­ра­же­ни­я­ми по по­во­ду лю­дей.

Обложка журнала «Жар-Птица», октябрь 1921, № 3. Обложка воспроизведена по рисунку Бориса Кустодиева.

«Но все-та­ки жи­вем»

Без­услов­ная за­слу­га из­да­ния в том, что в нем пе­ча­та­лись про­из­ве­де­ния да­ро­ви­тых ав­то­ров, чьи име­на бы­ли проч­но за­бы­ты в со­вет­скую эпо­ху. В их чис­ле — Ге­ор­гий Гре­бен­щи­ков, со­здав­ший эпо­пею «Чу­ра­е­вы» об ал­тай­ском ста­ро­об­ряд­че­ском ро­де. Меж­ду про­чим, в 1909 го­ду он, бу­дучи еще мо­ло­дым че­ло­ве­ком, со­вер­шил па­лом­ни­че­ство в Яс­ную По­ля­ну и про­из­вел хо­ро­шее впе­чат­ле­ние на Льва Ни­ко­ла­е­ви­ча.

В од­ном из но­ме­ров жур­на­ла опуб­ли­ко­ван са­мо­быт­ный рас­сказ Гре­бен­щи­ко­ва «По­лынь-тра­ва»: «Ве­ли­ка степь Та­ра­бин­ская, раз­бре­лись по ней де­рев­ни, как ста­до без пас­ту­ха — зем­ли так мно­го, что му­жи­ки от­вык­ли лю­бить ее, ра­зу­чи­лись хо­ро­шо рас­па­хи­вать и по­чти каж­дый год се­ют по но­вой, а ста­рую за­пус­ка­ют, и от это­го все боль­ше рас­тет горь­кая тра­ва-по­лынь. А даль­ше — отрав­ля­ет се­но, гор­чит хлеб и да­же мо­ло­ко. Долж­но быть, от­то­го и лю­ди на Та­ра­бае хму­рые и злые, как буд­то по­лынь по­па­ла в их кровь». Прит­ча о все­об­щем не­ра­де­нии. Об от­сут­ствии глав­но­го це­мен­ти­ру­ю­ще­го со­ста­ва — вза­им­ной при­яз­ни.

Все пы­та­лись осмыс­лить свер­шив­ше­е­ся с их стра­ной. Об аго­нии Се­реб­ря­но­го ве­ка раз­мыш­лял Алек­сей Тол­стой: «Пе­ред ги­бе­лью Рос­сий­ской им­пе­рии ис­кус­ство бы­ло од­ним воп­лем смер­тель­ной тос­ки. В жи­во­пи­си — изыс­кан­ность, сла­до­стра­стие фор­мы; в по­э­зии — бе­лая да­ма; в ро­ма­не — про­по­ведь са­мо­убий­ства; в му­зы­ке — наи­бо­лее яс­но­ви­дя­щем из ис­кусств, — пы­ла­ю­щий ха­ос. Век был из­жит».

Обложка журнала «Жар-Птица», декабрь 1921, № 4—5. Обложка воспроизведена по рисунку Ивана Билибина.

Го­речь от бес­чис­лен­ных по­терь пы­та­лись смяг­чить но­сталь­ги­че­ски­ми про­гул­ка­ми в про­шлое: «Не­бо ров­ное, цве­та осен­ней ко­ноп­ли... фо­на­ри те­ря­ют си­лу. Го­рит шап­ка Хри­ста Спа­си­те­ля. Ско­ро солн­це за­жжет ослеп­шие ок­на; уже тень­ка­ет на Ар­ба­те трам­вай. У Ивер­ской чи­сто гла­за дет­ские, све­тят­ся све­чи бо­ле­ю­щих ду­хом, оби­жен­ных, мя­ту­щих­ся».

Это Алек­сандр Дроз­дов — еще од­но ма­ло­зна­ко­мое нам имя. Хо­тя был од­ним из са­мых вид­ных пи­са­те­лей рус­ско­го Бер­ли­на. По­сле­до­вав при­ме­ру «крас­но­го гра­фа» Тол­сто­го, Алек­сандр Ми­хай­ло­вич в 1923 го­ду вер­нул­ся на ро­ди­ну. Про­жил еще со­рок лет и умуд­рил­ся не по­пасть в ла­ге­ря. Бо­лее то­го, ра­бо­тал в тол­стых жур­на­лах и ак­тив­но тво­рил. Его ге­рои — эми­гран­ты, сол­да­ты ре­во­лю­ции, про­сти­тут­ки эпо­хи нэпа, со­зна­тель­ные со­вет­ские граж­да­не. Но ни­че­го зна­чи­тель­но­го уже со­зда­но не бы­ло.

На­до ска­зать, то­наль­ность бу­нин­ских «Ока­ян­ных дней» в жур­на­ле все же не до­ми­ни­ро­ва­ла. У из­да­те­ля не бы­ло на­ме­ре­ния пре­вра­тить его в ру­пор от­ча­я­ния. В кон­текст ор­га­нич­нее впи­сы­ва­лись про­из­ве­де­ния, по­доб­ные «Ду­ше» Бо­ри­са Зай­це­ва, пи­са­те­ля по-хри­сти­ан­ски крот­ко­го и муд­ро­го: «Дом по­пов­ский, жизнь по­пов­ская, сам поп... Мы за сто­лом за­пи­ва­ем чай со слив­ка­ми ле­пеш­ка­ми. Кот при­хо­дит. Де­ти за пе­ре­го­род­кой. Об­ра­за сла­бо зо­ло­тят в угол­ке. Так ти­хо, так все бла­го­звуч­но, свет­ло, мир­но. Точ­но озе­ро без­мол­вия и чи­сто­ты. Мно­гое со­жже­но, по­па­ле­но; как в ви­ди­мо­сти, так и в ду­ше. Но мы жи­вем. И мы за что-то за­пла­ти­ли: за свои не­прав­ды, за про­шед­шее. Меч Не­ме­зи­ды мно­гое сра­зил. Но все-та­ки жи­вем. И да­же чай пьем на тер­ра­се ма­лень­ко­го до­ма и обе­да­ем в дни теп­лые».

Обложка журнала «Жар-Птица», январь 1922, № 6. Обложка воспроизведена по рисунку Леонида Браиловского.

Мос­ков­ский Ху­до­же­ствен­ный и Че­хов

Ев­ро­пей­ские га­стро­ли Мос­ков­ско­го Ху­до­же­ствен­но­го те­ат­ра в на­ча­ле два­дца­тых охот­но ком­мен­ти­ро­ва­ли. Со­бы­тие, со­по­ста­ви­мое с «дя­ги­лев­ски­ми се­зо­на­ми». Прав­да, без то­го три­ум­фа. Зри­те­ли — «рус­ские без оте­че­ства» — оце­ни­ва­ли спек­так­ли че­рез приз­му не­дав­но пе­ре­жи­то­го. Мно­гие кол­ли­зии ка­за­лись им уже не столь су­ще­ствен­ны­ми. Да­же «Три сест­ры» при­ни­ма­ли так се­бе. А вот «Виш­не­вый сад» — ку­да луч­ше. Жи­во­тре­пе­щу­щая те­ма: ги­бель ро­до­во­го гнез­да.

Мыс­ли­тель Шекс­пир — ав­тор бес­про­иг­рыш­ный. В но­ме­ре, по­свя­щен­ном га­стро­лям, есть фо­то 47-лет­не­го Ка­ча­ло­ва в ро­ли Гам­ле­та. Предо­став­ле­на и ред­кая воз­мож­ность уви­деть мо­ло­дую Та­ра­со­ву, по-сво­е­му ин­тер­пре­ти­ро­вав­шую об­раз Офе­лии. Оль­га Книп­пер-Че­хо­ва, ак­три­са МХТ, пи­са­ла Ста­ни­слав­ско­му: «Пре­крас­ный нерв, ли­цо, но не­опыт­на еще».

В «Жар-Пти­це» же­на лю­би­мо­го на­ми пи­са­те­ля рас­ска­зы­ва­ет о его кон­чи­не. Сти­лем Оль­га Лео­нар­дов­на не бле­щет, ин­то­на­ции раз­го­вор­ные, и по­то­му, быть мо­жет, ее по­вест­во­ва­ние осо­бен­но тро­га­ет: «Да­же за не­сколь­ко ча­сов до сво­ей смер­ти он за­ста­вил ме­ня сме­ять­ся. По­сле трех тре­вож­ных дней ему ста­ло лег­че к ве­че­ру. Он ото­слал ме­ня про­бе­жать­ся по пар­ку, так как я не от­лу­ча­лась в эти дни. Ко­гда я при­шла, Ан­тон Пав­ло­вич на­чал при­ду­мы­вать рас­сказ, опи­сы­вая мод­ный ку­рорт, где мно­го жир­ных бан­ки­ров, крас­но­ще­ких ан­гли­чан и аме­ри­кан­цев, и вот все они, кто с экс­кур­сий, кто с ка­та­нья, со­би­ра­ют­ся с меч­той хо­ро­шо по­обе­дать. И вдруг ока­зы­ва­ет­ся, что по­вар сбе­жал и ужи­на нет. Как этот удар по же­луд­ку от­ра­зит­ся на из­ба­ло­ван­ных лю­дях. Я си­де­ла на ди­ва­не и от ду­ши сме­я­лась... При­шел док­тор, ве­лел дать шам­пан­ско­го. Ан­тон Пав­ло­вич взял бо­кал, по­вер­нул ко мне ли­цо, улыб­нул­ся сво­ей уди­ви­тель­ной улыб­кой, ска­зал: „Дав­но я не пил шам­пан­ско­го“. По­кой­но вы­пил до дна, ти­хо лег на ле­вый бок и вско­ре умолк­нул на­все­гда...»

Обложка журнала «Жар-Птица», январь 1923, № 12. Обложка воспроизведена по рисунку Михаила Ларионова.

Книж­ных дел ма­сте­ра

Огром­ную роль в по­пу­ляр­но­сти из­да­ния сыг­ра­ло его оформ­ле­ние. И то, что там пуб­ли­ко­ва­лись ре­цен­зии на кар­ти­ны, на­пи­сан­ные бле­стя­щи­ми сти­ли­ста­ми. Алек­сей Тол­стой с ви­ди­мым удо­воль­стви­ем по­гру­жа­ет­ся в мир дво­рян­ских уса­деб и ба­ла­га­нов Су­дей­ки­на. Марк Ал­да­нов сле­ду­ет взгля­дом за па­ря­щи­ми в про­стран­стве пер­со­на­жа­ми Ша­га­ла. За­во­ро­жен гри­горь­ев­ски­ми ли­ка­ми Сер­гей Ма­ков­ский: «Рос­сия Бо­ри­са Гри­горь­е­ва — не свя­тая Русь Не­сте­ро­ва; не че­хов­ско-ле­ви­та­нов­ская, в лег­кой дым­ке, как буд­то сквозь сле­зы смот­ришь на нее. Гри­горь­ев пи­сал Рас­сею, ис­кон­ную, чер­но­зем­ную. У не­го и крас­ки бу­рые, цве­та зем­ли. И ли­ца — по­хо­жи на ланд­шаф­ты... все в рыт­ви­нах, мор­щи­нах, тре­щи­нах».

Ху­до­же­ствен­ный кри­тик Ма­ков­ский в ста­тье «Рус­ская гра­фи­ка но­во­го ве­ка» от­ме­чал по­вы­шен­ный спрос на рус­ские ху­до­же­ствен­ные из­да­ния. При этом из­да­тель­ствам при­хо­дит­ся ра­бо­тать в спе­ци­фи­че­ских эми­грант­ских усло­ви­ях, «по боль­шей ча­сти убий­ствен­ных для эс­те­ти­ки».

Утон­чен­ное ре­тро куль­ти­ви­ро­ва­ли в первую оче­редь «ми­рискус­ни­ки»: «Са­мый жи­во­пис­ный — Бе­нуа. Он пе­ре­но­сит в кни­гу куд­ре­ва­тую ма­не­ру сво­их на­брос­ков... До­бу­жин­ский до­вел тех­ни­ку книж­ной над­пи­си и ви­ньет­ки до пре­дель­ной чет­ко­сти узо­ра. Но­вая рус­ская кни­га ху­дож­ни­ку Лан­се­ре, преж­де все­го, обя­за­на изыс­кан­но­стя­ми за­глав­ных шриф­тов и за­тей­ли­вых кон­цо­вок».

Все это со­от­вет­ство­ва­ло эс­те­ти­че­ским кри­те­ри­ям на­ча­ла ве­ка: «В 1900-е го­ды кни­ги при­об­ре­ли чер­ты сход­ства с аль­ма­на­ха­ми на­ча­ла ми­нув­ше­го ве­ка. Об­лож­ки, ви­ньет­ки, шриф­ты, — все ста­ло от­да­вать алек­сан­дров­ской ста­рин­кой. Ина­че го­во­ря, рус­ский книж­ный „мо­дерн“ как-то сам со­бой об­лек­ся в пра­де­дов­ский на­ряд».

Журнал «Жар-Птица», январь 1923, № 12. Рисунок Натальи Гончаровой «Избиение младенцев».

Вни­ма­нию эле­гант­ной пуб­ли­ки

Здо­ро­вую до­зу ви­таль­но­сти вно­си­ла ре­кла­ма. Чи­та­те­лю льсти­ли и вну­ша­ли мысль о том, что имен­но он до­сто­ин са­мо­го луч­ше­го. Ку­риль­щи­кам пред­ла­га­лись па­пи­ро­сы «Кал­мык»: «Смесь та­ба­ков от­ве­ча­ет всем тре­бо­ва­ни­ям зна­то­ка». Ни­ка­кой ан­ти­ни­ко­ти­но­вой кам­па­нии и гроз­ных пре­ду­пре­жде­ний на­счет без­на­деж­но по­до­рван­но­го здо­ро­вья. Под кар­тин­кой с пу­за­той по­су­ди­ной со­об­ща­лось: «Про­из­вод­ство на­сто­я­щих рус­ских са­мо­ва­ров. Сроч­ная до­став­ка. Экс­порт во все стра­ны ми­ра». Вот это раз­мах! Эс­те­ты мог­ли рас­счи­ты­вать на «ко­пии му­зей­ных кар­тин на фар­фо­ре» или «под­ста­нов­ки для ламп по на­брос­кам луч­ших ху­дож­ни­ков». Эле­гант­ная пуб­ли­ка — на стиль­ные ав­то­мо­би­ли.

Тек­сты со­про­вож­да­лись ил­лю­стра­ци­я­ми. На­ряд­ные пол­но­те­лые да­мы, взи­ра­ю­щие с фо­то­гра­фий, при­зы­ва­ли за­стра­хо­вать свои ме­ха и брил­ли­ан­ты. Жен­ская ауди­то­рия под­вер­га­лась хоть и де­ли­кат­ным, но на­стой­чи­вым ата­кам. К ее услу­гам — все! Огром­ный вы­бор мод­ных пер­ча­ток. Ду­хи-фан­та­зия «Mystikum Parfum». По­я­са «Gentila», ко­то­рые «при­да­ют фи­гу­ре мо­ло­жа­вость, стро­го пре­сле­дуя со­от­вет­ствие ана­то­ми­че­ско­му стро­е­нию те­ла». Встре­ча­лась так­же ре­кла­ма пе­ри­о­ди­ки: «Рус­ские эми­гран­ты, где бы они ни жи­ли, всю­ду чи­та­ют де­мо­кра­ти­че­скую га­зе­ту „Руль“. Объ­яв­ле­ния в „Ру­ле“ — вер­ней­ший путь сно­ше­ния со всем ми­ром». Кста­ти, сре­ди ор­га­ни­за­то­ров га­зе­ты был и Вла­ди­мир На­бо­ков.

Обложка журнала «Жар-Птица», январь 1926, № 14. Обложка воспроизведена по рисунку Ивана Билибина.





Источник: Российская государственная библиотека